В старшей школе она была жутко влюблена в капитана дискуссионного клуба, и до сих пор помнила волнение и трепет, которые появлялся лишь при одном его виде. Как же ей тогда хотелось быть чуть общительнее, ярче, симпатичнее и решительнее, чем та девочка, с которой тот постоянно гулял.
Потом в колледже был поэт с грустными глазами и темным видением жизни. Она была уверена, что сможет вдохновить его, понять его душу. И когда, по прошествии целого семестра, он взглянул на нее своими грустными глазами, она свалилась к его ногам, как переспелая слива с ветки.
Она не сожалела об этом, даже когда через две недели он обратил свой грустный взгляд на другую студентку. В конце концов, она получила целых две недели книжной романтики и отдала свою девственность чувственному мужчине, пусть и не склонному к моногамии.
Ей не нужно было много времени, чтобы понять, что она его не любила. Она влюбилась в образ. После этого его небрежный отказ уже не казался ей большой трагедией.
Она поняла, что мужчины просто не считают ее… неотразимой. Таинственной или сексуальной. К сожалению, ей самой нравились именно такие мужчины.
В случае с Лиамом здесь было даже больше.
Конечно, у нее был Алан. Милый, надежный, разумный Алан. Хоть она и любила его, но когда они стали любовниками, поняла, что никогда не испытает с ним той дикой радости, сжигающего желания и нестерпимого томления.
Она пыталась. Его одобряли ее родители, поэтому казалось логичным, что она постепенно в него влюбится и с ним обеспечит себе спокойную жизнь.
Может именно мысли об этой спокойной жизни наконец-то напугали ее настолько, что заставили сбежать?
Теперь она могла точно сказать, что правильно сделала. Поняла, что было бы не правильно останавливаться на чем-то меньшем, чем… все. На чем-то меньшем, чем она нашла сейчас. Она осознала свое место, свои желания, свои слабости и таланты.
Они не поймут — по крайней мере, не сразу. Но Роуэн была уверена, когда она обзаведется собственным домом и карьерой, они все увидят. И, может быть, даже будут гордиться ею.
Она посмотрела на телефон, задумалась, затем покачала головой. Нет, еще не время. Она пока не будет звонить родителям, и рассказывать о своих планах. Ей не хотелось слышать сомнение, беспокойство, и аккуратно скрываемое нетерпение в их голосе, чтобы не испортить момент.
А момент был действительно замечательный. Поэтому, услышав стук в переднюю дверь, она тут же вскочила. Это Лиам, как же иначе?! Просто идеально. Наверняка он принес еще работу. Они смогут сесть в кухне и поговорить, поиграть идеями.
Спеша к двери, она думала о том, что нужно заварить чай. Полутора бокалов вина было достаточно, если она хотела оставить голову ясной. Пока она шла домой, у нее появилась еще ода идея касательно Зеркальных Земель и красного моря.
Сгорая от нетерпения все ему рассказать, она открыла дверь. Веселая приветливая улыбка тут же сменилась потрясением.
— Роуэн, ты не должна открывать дверь, не проверив, кто за ней стоит. Ты слишком доверчива.
В сопровождении весеннего бриза, в дом вошел Алан.
— Алан, что ты здесь делаешь?
Роуэн увидела неожиданную боль в глазах Алана и поняла, что ее тон был неприветливым и очень близким к осуждающему.
— Прошло уже три недели, Роуэн. Мы подумали, что ты будешь рада знакомому лицу. И откровенно говоря… — Он убрал прядь густых песочных волос, упавшую ему на лоб. — Твой голос во время последнего звонка обеспокоил твоих родителей.
— Голос? — Она ощетинилась, но отдернула себя и изо всех сил постаралась изобразить на лице приятную улыбку. — Не понимаю почему? Я сказала, что отлично здесь обосновалась и все в полном порядке.
— Возможно, это их и беспокоит.
Его встревоженные карие глаза заставили ее почувствовать первую вспышку вины. А пока Алан снимал пальто и вешал его на спинку стула, к этому чувству добавилось негодование.
— С какой стати им беспокоится?
— Никто из нас по-настоящему не знает, чем ты тут занимаешься, или чего хочешь добиться, отрезая себя от остального мира.
— Я же все объяснила. — Теперь Роуэн почувствовала усталость. Это был ее дом, черт побери, и ее жизнь. И вот в них вторгаются и начинают задавать вопросы. Тем не менее, манеры заставили ее указать на стул. — Присядь, пожалуйста. Хочешь чего-нибудь? Чай, кофе?
— Нет, спасибо. — Она подумала, что Алан здесь выглядит совсем не на своем месте в элегантном сером костюме и накрахмаленной белой оксфордской рубашке. Он до сих пор носил консервативный полосатый галстук, завязанный аккуратным виндзорским узлом. Ему даже не могло прийти в голову ослабить узел во время долгого путешествия.
Присев в кресло у огня, Алан наконец-то осмотрел комнату. С его точки зрения, домик казался чересчур деревенским и изолированным. Где здесь культура — музеи, библиотеки, театры? Как могла Роуэн похоронить себя посреди леса на все это время?
Он был уверен, что ей лишь нужен хороший толчок, и она тут же соберет вещи и вернется вместе с ним. Ее родители заверили его об этом.
Он улыбнулся ей той плутовской, немного застенчивой улыбкой, которая всегда трогала ее сердце.
— Что же ты делаешь здесь весь день?
— Я же рассказывала тебе в своем письме, Алан. — Роуэн села напротив него. На этот раз она была уверена, что сможет заставить его понять. — Я взяла время, чтобы подумать, поразмыслить над некоторыми вещами. Я читаю, слушаю музыку, подолгу гуляю. Еще много рисую. Вообще-то…
— Роуэн, это все хорошо, но лишь на несколько дней, — прервал он ее. От его терпеливого тона ей хотелось заскрипеть зубами. — Ты вряд ли создана для такого места. Можно было легко прочесть между строк твоего письма, что ты считаешь, в какой-то степени, романтичной жизнь в одиночестве в каком-нибудь маленьком домике где-то в глуши. Но это далеко не Уолденский пруд.